|
*
Научи молиться меня, о Боже,
чтобы в сердце жар и мороз по коже
в дрожь бросали, сталкиваясь, Тебе
и при свете дня и во мраке черном;
сделай, переплавив меня, покорным
некогда предписанной мне судьбе.
Без Тебя – колеблемы ветром трости –
человеки! – мякотью рыхлой кости
покровенны – зреющие плоды
упадать со древа бесшумно жизни,
лишь переливающиеся слизни,
что никчемной частью своей горды.
Я ж Тебе последовал безрассудно, –
в бурном море брега взыскуя, судно,
Боже! – простирая ко мне лучи,
будь безжалостным и несправедливым,
но преображенного чувств приливом
благодароречию научи.
*
Insegnami a pregare, Dio mio,
sì che il calore nel cuore e il freddo sulla pelle
Ti facciano rabbrividire, scontrandosi
alla luce del giorno e nella nera tenebra;
rifondendomi, rendimi docile
al destino a me prescritto.
Senza di Te son canne al vento
gli uomini, son coperti da ossa flaccide,
son frutti che maturano
per cadere in silenzio dall’albero della vita,
son soltanto lumache iridescenti
che della loro parte inutile fan vanto.
Ma io Ti ho seguito temerario,
anelando come nave in tempesta la riva,
Dio mio! Protendendo a me i tuoi raggi
sii impietoso e ingiusto,
ma insegna un discorso di ringraziamento
a chi è trasformato dall’impeto dei sentimenti.
(Da Dubia)
*
Дождю ни конца ни края нет;
хандры надрывающийся кларнет,
рыдая навзрыд, утробен,
одну заунывную ноту ныть,
тянуть одной паутины нить, –
на большее не способен.
Сырое серое полотно,
которым небо заплетено,
трудолюбивой Арахне,
надеюсь, когда-нибудь надоест.
Ты, роза красная, черный крест
обвившая, не зачахни!
Кто не был молод, не станет стар. –
О дар предведения! О дар
предвидения! – Покуда
дождем снаружи, хандрой внутри
храним, безмолвствую, хоть умри,
умри, не дождавшись чуда.
*
La pioggia non ha fine né confine;
l’ululante clarinetto della melanconia
geme uterino,
intona un unico lamento,
tende il filo di un’unica ragnatela:
di più non sa fare.
Quella tela grigio-umida
di cui è intessuto il cielo
spero che l’operosa Aracne
prima o poi stancherà.
Tu, rosa rossa alla croce nera
intrecciata, non avvizzire!
Chi non è mai stato giovane non può invecchiare.
O, dono della preveggenza! O, dono
della preveggenza! Fuori
con la pioggia, dentro con la melanconia
lo conserviamo, e io tacerò a costo di morire,
a costo di morire senza aver visto il miracolo.
(Da Kon’ Gorgony)
*
Из трудных избравши путей не самый,
не самый из легких путь,
середним иду меж горой и ямой,
с которого не свернуть
налево, где высится склон отвесен,
направо, где пропасть-пасть,
и нету ни вервий нигде, ни лесен, –
иль вознестись, иль упасть,
не знаю, что лучше, но только прямо
отныне не для меня, –
куда? – глубиной привлекая, яма,
гора, вершиной маня.
*
Avendo scelto fra le vie difficili non la
non la via più facile,
procedo fra una montagna e una fossa,
da cui non si può svoltare
a sinistra (v’è uno strapiombo),
né a destra (si finisce nel precipizio),
e non ci sono corde e gradini –
o sali o cadi,
non so cos’è meglio, ma procedere
non mi va d’ora innanzi –
e verso dove, poi? Il fondo della fossa m’attira,
la cima della montagna m’alletta.
(Da Kon’ Gorgony)
*
Откуда что берется? – Никогда
мне не был свет так нестерпимо ярок. –
Гори, гори, сияй, моя звезда,
мой ветром растревоженный огарок!
Еще не зверь, уже не человек,
покрыт непроницаемой корою,
что прозреваю сквозь смеженных век,
в том утверждаюсь, только веки вскрою.
Спасения иного не дано
от внутренних и внешних прей и браней:
не веселит забвения вино,
не насыщает хлеб неупований.
Дороже свой, пусть скромный, но уют
для каждого, – в цепи единой звенья:
живые смерти равнодушно ждут,
а мертвые не чают воскресенья.
*
Da dove viene il tutto? Mai
la luce fu per me così accecante.
Brilla brilla, splendi stellina mia,
mia candela mossa dal vento!
Non ancora bestia, non più uomo
coperto da scorza impenetrabile
che distinguo da dietro le palpebre chiuse,
e di cui ho conferma quando le apro.
Non v’è altra salvezza
dalle tenzoni interne ed esterne:
non rallegra il vino dell’Oblio,
non sazia il pane di Non-speranza.
Ti è più caro il tuo, sia pur modesto ma
confortevole – anelli di un’unica catena:
i vivi aspettano con indifferenza la morte,
ma i morti non credono nella resurrezione.
(Da Kon’ Gorgony)
|
Maksim Amelin (Kursk, 7 gennaio 1970)